Сбежать бы, но нет ключа... Из острого – только имбирь к чаю,
И тот в порошке. 
Ещё тетрадь принесли в клетку, в клетку…
Письма можно складывать в самолётики, и пускать в пике.
А зачем нужны ещё мысли...
На пустой стене видны волдыри, капилляры.
Смотри на стену, как в книгу и читай её бегло...
Слова, соберутся в стихи – хрупкие, как стеклярус.
Если собрать белые, голубые и синие –
то облака большими кувшинками пересекают реку,
то перезвон колокольчиков, то ли душа купается в светлом…
А если оттенки красных – то кажется, что это яблоко
и даже солнце какой-нибудь Патагонии,
но это – сердце из рубинового стекла, всё в трещинках, будто в агонии.
Забудешь, как создаются слова из картин – сможешь выйти из этой палаты,
но помнишь каждую трещинку на стене и на потолке,  и даже знаешь, где они бледноваты,
только не знаешь, с какой буквы начнётся утро. 
Буква "л" всегда над кроватью, а рядом "е", как будто.
А если завтра забудешь секрет воскрешения сердца, 
то незачем беспокоиться о белом заводном кролике.
Его утопила сестра в луже, ей было пять лет, а мне – шесть. И мной это горе допито.
– Ты всё ещё помнишь белого кролика?
– Нет, только чёрную лужу и... 
Забери меня, здесь стены стареют и это невыносимо.
…и кролик намок и тихо бормочет имя.