[i]...дождь барабанит в стекла и почти
звонит в звонок (чтоб в комнату войти,
где стол признает своего в чужом,
а чайные стаканы – старшим)...И. Бродский[/i]

Барабанил дождь монотонно в окна…
Вся – до сердцевины – земля промокла,
и промокли вишни в саду, и сливы –
до колец, до кадмиев молчаливых…

От дождей таких вырастают дети,
если их посеяли на рассвете,
если двое чайник включить забыли –
не поили дождь, а любви испили
землянично пахнущими губами,
вперемежку с маревыми словами,
в полузабытье, в полусне, в потоках
счастья из глубинных своих истоков...
И взлетали птицы, покинув шторы,
и кукушка путала – час который,
и звенели ложечки о стаканы,
заводя нечаянные романы…

Дождь всё лил и лил – исполнял капризы:
умывал пионы, купал мелиссы.
Заполнял напитком любовным кадки,
наводил на грядке свои порядки.
И стекал-стекал по стеклу…  Я помню,
как меня носило в мирах бездонных,
как легко ласкало и укачало...
Это утро – жизни моей начало.

                        [i]"- Они положили сырой порох, Карл! Они хотят помешать тебе, Карл!
                         - Вот. Спасибо. Спасибо, Марта. Пусть завидуют!
                           У кого еще есть такая женщина?"
                                                                      (из фильма "Тот самый Мюнхгаузен")[/i]
 

Ни облачка - ясно. Тревожен рассвет.
Звенит тишина, предвещая мой вылет.
Душе от рожденья дарованы крылья -
Поверите?
Нет.
Подняться над бренным желают не все...
Глаза опуская к земле неустанно,
Не выше оценят идей многогранность,
Чем сладкий десерт.
Сурово серьёзны глаза у любви,
Темны - отражается синяя бездна...
Ты веришь! - ах, Марта - ожившая песня!
А сердце кровит.
Не жди, не печалься, верна мне не будь -
Нет в жертве нужды. Полюбуйся на звёзды:
В них тайна - весь мир мой по искоркам роздан.
В остатке - лишь путь.
Взлечу на ядре, пронесутся века,
Порой воскрешая былые тревоги...
Вот факел у Марты. Стою на пороге:
- До встречи. Пока.

А сила боли сильней закона. Не спится зэчке, икону злит.
Но вместо Бога  — октябрь на зоне, сны до подъёма срывает с лип.
Конвоем бродит, листвой играет, возьмёт, подбросит — так без конца.

Приходит сон: на кровати, с краю, холодной льдинкой, лицом в отца,
её сестра (ей почти тринадцать),  бельё девчоночье и топор...
С бутылкой долго ли побрататься?  —  ушёл с работы и был таков.
В дверях застыла — как подавилась... Отец  — не агнец, пусть с виду хил.
Откуда в хрупкой девчонке сила  —  не всякий может на "раз" убить.

Октябрь на зоне был нынче долгим, клонил деревья, в окно свистел.
В повинной было немного толку: отец оттуда не шлёт вестей,
сестра от горестей заболела - в больнице лечат ли от души?
Лежит, как кукла, в палате белой, былое  — язва, а не ушиб.

Закон, как дышло, а срок  —  не совесть. Просить, надеяться  — Бога злить...
И с каждым утром яснее новость: мечты на зоне слетают с лип.